Памяти Вадима Межуева

Ушёл из жизни Вадим Михайлович Межуев, человек, на трудах которого по теории культуры и истории воспитывались целые поколения отечественных философов, обществоведов, да и вообще всех, кто стремился к образованию.

Думаю, каждый из тех, в чьих сердцах его кончина отозвалась острой болью, вспоминает его по-своему. Я вспоминаю первую встречу с ним, тогда ещё заочную, встречу с его замечательной книгой «Культура и история». Она произошла в годы моей аспирантуры, совпавшей с годами пресловутого брежневского «застоя». Это была встреча с мыслью, редкой по глубине, самобытности и творческой силе, встреча, как глоток свежего воздуха в очень душной интеллектуальной атмосфере.

На мой взгляд, Вадим Михайлович никогда не был «советским марксистом», но он имел мужество и благородство оставаться марксистом, марксистом на свой уникальный лад – а только так и может существовать живой марксизм — как критика действительности – во времена, когда марксизм стал в России интеллектуальным изгоем.

И в советские, и в постсоветские времена Вадим Михайлович был в оппозиции господствующему догматизму, хотя масть его успела за это время поменяться. Он всегда понимал самое главное:

«философия – это способ быть, а не только способ мыслить, вернее, способность философски мыслить возникает как необходимая сторона философского способа быть»

Многие годы спустя после этой первой моей встречи с Вадимом Михайловичем мы познакомились лично – уже как сотрудники Института философии РАН. Кажется, каждая наша встреча оборачивалась длительными спорами по самым разным предметам – от сугубо историко-философских до самых актуально-политических.

Для меня эти наши споры были высшим наслаждением, которое можно получать от философии, сопоставимым только с наслаждением от чтения авторов уровня Платона, Руссо, Гегеля или Ницше. Во многом благодаря этим спорам я понял другую важную вещь:

«Философия ничтожна, если она не проникнута страстью и болью. Без них она становится чванной и бесцельной эрудицией»

Мысль Вадима Михайловича всегда была страстной, и в ней всегда присутствовала боль или тревога – за судьбы культуры, страны и свободы, которая и была стержнем всей его философии.

И ещё я хорошо помню наши прогулки по Москве, особенно – по Замоскворечью. Невозможно передать, сколь нежно Вадим Михайлович любил этот район Москвы. Во время таких прогулок мы не вели философские споры. Он рассказывал о Москве, а я слушал, затаив дыхание. Никогда и ни от куда другого я не слышал таких проникновенных рассказов о городе, который я тоже бесконечно люблю. Ни от кого другого я и не мог их услышать, поскольку то были рассказы не о «Москве – столице нашей родины», а об уникальной, неповторимой, интимной «Москве Вадима Межуева».

Столь же уникальной и столь же неповторимой, как и его философия.

Вечная и светлая память другу и учителю.